"Зомби..." -- подумал Джованни. Он слыхал, что где-то в Африке у него есть родня, но внешний вид зомби представлял себе слабо, поскольку не выезжал никуда дальше Флоренции.
-- Ты кто? -- осторожно поинтересовался Джованни, прячась в тень и натягивая верхнюю губу на предательски
= блестевшие клыки.
-- Папа я...-- донесся ответный вздох.
-- Чей папа?
Джованни очень боялся шизофреников и маньяков, в последнее время зачастивших в места упокоения.
-- Римский... Пий ХХIV. В общем, мое святейшество...
Джованни расслабился и вылез из укрытия. К обычным психам он всегда относился с симпатией.
-- Очень приятно. А я -- Джованни. Вампир. Какие проблемы, папа?
И затравленный понтифик, повинуясь неведомому порыву, рассказал ему все...
-- Ну и что? -- недоуменно пожал плечами Джованни в конце сбивчивого повествования.-- Мне-то какая разница? Попил красной кровушки -- теперь зеленую пить стану... Все разнообразие, а то желудок что-то пошаливать стал. Ведь знал же, что нельзя наркоманов трогать...
-- Креста на тебе нет! -- озлился папа Пий, хлопая тиарой оземь.-- Как у тебя только язык повернулся!..
-- Ты за язык мой не беспокойся! Он у меня поворотливый!.. А креста, понятное дело, нет... откуда ж ему взяться, кресту, ежели я -- вампир?
-- Ну вот! А я тебе о чем толкую?! Ты же наш, здешний, земных кровей... В смысле -- нелюдь. Я, значит, людь, а ты -- нелюдь. Единство и борьба противоположностей. А эти -- пришельцы! Чужие то есть... инородцы.
-- Инородцы?!
Хриплый запойный бас колыхнул воздух склепа, и в дверях возникла нечесаная голова с красным носом-картошкой.
-- Где инородцы?! Сарынь их на кичку!..
Надо заметить, что третьего дня к Джованни приехал погостить закадычный приятель -- упырь Никодим из далекой Сибири. Как он там сохранялся в вечной мерзлоте и чем питался в своей тундре -- этого никто доподлинно не знал, но отношение Никодима к инородцам было в упыристической среде притчей во языцех.
Джованни едва успел ввести друга в курс дела, как темень кладбища Сан-Феличе прорезали ослепительные лучи прожекторов.
-- Это за мной,-- сказал папа Пий, грустно глядя на патруль гоблинцов.-- Прощайте, ребята. Рад был познакомиться...
-- Что?!
Грозный рев Никодима сотряс решетки ограды, и из-под его распахнувшегося савана выглянул краешек тельняшки.
-- Да чтобы мы своего, кровного, этим двоякодышащим отдали?! Век мне гроба не видать! Ваня, чего рот разинул – подымай ребят! Неча по склепам отсиживаться, когда Родина-мать зовет!..
-- Си, синьор колонело! -- вытянулся во фрунт просиявший Джованни и сломя голову кинулся к ближайшей усыпальнице, откуда высовывалась чья-то любопытная физиономия.
А Никодим уже выцарапывал на известке стены крупными буквами:
"МЕРТВЫЕ СРАМУ НЕ ИМУТ!"

-- Эх-ма, поживем,
Поживем, потом помрем!
После станем упырем --
В порошок врага сотрем!..

Потом Джованни сбивался на "Санта-Лючию" и лез к папе Пию с заверениями в дружбе до гроба.
На распоясавшихся упырей явно не было никакой управы, но понтифик понимал -- долго так продолжаться не может. Слишком
хорошо был ему известен алчный и вероломный характер рода человеческого...

Папа как в воду смотрел. Через неделю явилась к пришельцам некая склизкая личность. Разговор проходил при закрытых дверях, но кто-то из гоблинцов по незнанию забыл запереть окно, и большая летучая мышь с подозрительно невинными глазками впорхнула в комнату и притаилась в углу за портретом Леонардо да Винчи.
-- ...да ваши бластеры, господа, им ведь что мертвому припарки! Пульку из серебра вам надобно, колышек осиновый да чесночка связку! Так что меняемся, ваше многочленство – я вам технологию нужную, а вы мне -- награду обещанную. Золотишко, брильянтики, а перво-наперво -- цистерну коньяку самолучшего, да чтоб звездочек на полгалактики хватило!..
Мерзкий человечишка хихикал, плевался слюной, и каждым своим члеником внимали гоблинцы словам предателя...

И за широкой спиной Никодима встали во весь рост черноволосые вампиры Флоренции и Генуи, горбоносые упыри Балкан, усатые вурдалаки Малороссии и Карпат...
Они шли в свою последнюю атаку.
Многоголосый рев раскатился неподалеку за южными склепами, рев сотен глоток, и Никодим на мгновенье обернулся -- и застыл, недоуменно глядя на стройные колонны, марширующие к кладбищу Сан-Феличе от дальних холмов.
Они услышали. Они успели вовремя.
Якши Фуцзяни и Хэбея, зомби Бенина и зумбези низовий Конго, алмасты Бишкека и тэнгу Ямато, ракшасы Дели, гэ Ханоя, гули Саудовский Аравии, уаиги Осетии, ниррити Анголы, полтеники
Болгарии, бхуты Малайзии и Индонезии...
-- Наши...-- шептал Никодим, закусив губу прокуренными клыками, и по небритым щекам его бежали слезы.—Наши идут... Вот она, международная солидарность, вот он, последний и решительный...
Джованни молился.
Ряды гоблинцов смешались, и пришельцы стали беспорядочно отступать к своим кораблям.
-- Ага, гады, не нравится! -- Никодим мервой хваткой вцепился в обалдевшего от ужаса захватчика.-- Пей до дна, ребята!..
Серое небо почти одновременно прочертили несколько огненных столбов -- гоблинцы в панике стартовали, спеша унести дрожащие члены ног.
И тогда навстречу им побежал маленький лысый еврей, путающийся в длинных полах старомодного одеяния; а за ним, словно на привязи, неумолимо надвигался Огненный Столп Иеговы.
"Дядя..." -- ошарашенно пискнул Вурдман, но великий каббалист раввин Арье-Лейб даже не обернулся, увлеченный преследованием.
Ослепительная вспышка озарила Землю, и с нашествием было
покончено.

-- А сейчас в эфире передача "Для тех, кто не спит вечным сном..."
Дедушка расположился в кресле, убавил звук и распечатал письмо, написанное неустойчивым детским почерком и начинавшееся словами:

"Дорогой дедушка Никодим! Пишет тебе девочка Варя из твоего родного села Кукуйчиково. Я хочу быть такой, как ты, и когда вырасту большой..."